Факторы возникновения массовой паники

Выявлено четыре комплекса факторов (иначе их называют также условиями, или предпосылками) превращения более или менее организованной группы в паническую толпу.

1. Социальные факторы — напряженность в обществе, вызван­ная происшедшими или ожидаемыми природными, экономичес­кими, политическими бедствиями. Это могут быть землетрясе­ние, наводнение, цунами, эпидемия, реальный или мнимый недостаток продовольствия, резкое изменение валютного курса, государственный переворот, начало или неудачный ход войны, а также ее преддверие и т.д. Иногда напряженность обусловлена памятью трагедии и (или) предчувствием надвигающейся трагедии, приближение которой ощущается по косвенным призна­кам. (Не случайно упоминавшаяся калифорнийская паника слу­чилась в преддверии мировой войны.)

Мемуары современников переломных исторических событий полны рассказами о панике, возникающей как будто «из ниче­го» в периоды общей социальной напряженности. Так, француз­ские историки О. Кабанис и Л. Насс в книге «Революционный невроз» приводят множество характерных свидетельств, относя­щихся к периоду «Великого страха», который объял города и деревни страны в годы Великой французской революции. «До­статочно было какой-нибудь девушке, возвращавшейся вечером с поля, встретить пару незнакомых лиц, чтобы весь приход бро­сался искать спасения в ближайшем лесу, покидая дома и иму­щество на произвол судьбы. В ином случае поводом для всеобще­го бегства бывал подчас простой столб пыли, поднятый проезжим дилижансом».

2. Физиологические факторы. Усталость, голод, длительная бессонница, алкогольное и наркотическое опьянение снижают уровень индивидуального самоконтроля, что при массовом скоп­лении людей чревато особенно опасными последствиями.

Так, типичными ошибками при организации митингов, ма­нифестаций и массовых зрелищ становятся затягивание процес­са, а также безразличное отношение организаторов к фактам про­дажи и употребления участниками спиртных напитков. В условиях социального напряжения, жары или холода и т.д. это повышает вероятность паники, равно как и прочих нежелательных превра­щений толпы.

3. Общепсихологические факторы — неожиданность, удивление, испуг, вызванные недостатком информации о возможных опас­ностях и способах противодействия.

В разгар партизанской войны в Никарагуа (середина 1970-х го­дов) правительственные войска впервые начали применять трасси­рующие пули. Это было настолько неожиданно и необычно, что в нескольких столкновениях закаленные отряды партизан обращались в паническое бегство. Только после того как бойцам растолковали механизм действия этого оружия, его достоинства и недостатки, первоначальный психический шок сошел на нет.

Известны случаи, когда паника среди манифестантов возникала из-за того, что многие неверно представляли себе политическую об­становку и статус мероприятия. Например, люди думали, что оно — санкционировано властями, и появление полицейских с дубинками оказывалось шокирующей неожиданностью. Или, наоборот, некото­рые участники не знали, что акция согласована, и неадекватно реа­гировали на полицейских. Были эпизоды, когда непредвиденные дей­ствия малочисленной, но хорошо организованной группы политических врагов вносили смятение и панику в многотысячную демонстрацию.

4. Социально-психологические и идеологические факторы: отсутствие ясной и высокозначимой общей цели, эффективных пользующихся общим доверием лидеров и соответственно низ­кий уровень групповой сплоченности.

Исследователи массовой паники единодушно подчеркивают преимущественное значение именно этого фактора по сравне нию с предыдущими. Любопытной иллюстрацией к сказанном] может служить лабораторный эксперимент, в котором использо­ван модифицированный метод гомеостата, хорошо известный со­циальным психологам.

В большую прозрачную бутыль были на веревках опущены оди­наковые конусообразные предметы; другой конец каждой из ве­ревок держали в руках испытуемые. По размеру каждый конус легко проходил через горлышко, но два одновременно пройти не могли. У днища бутыли находилось еще одно отверстие, через которое постепенно поступала вода, и уровень ее, естественно, повышался.

Задача испытуемых — вынуть из бутыли сухие конусы, за что они получали по 20 долларов. Но тот, чей конус намокнет, был обязан сам уплатить 10 долларов. Таким образом, «опасность» измерялась 30 долларами (получить 20 или уплатить 10). Испытуе­мые имели возможность заранее договориться о согласованных действиях.

Когда в лабораторию приглашалась сплоченная группа с усто­явшейся структурой, взаимным доверием и эффективным руко­водством, все легко справлялись с задачей. В случайно же собран­ных группах (если не находилось умелого лидера) и во внутренне конфликтных коллективах возникали трудности.

Те, кому предстояло действовать последними, нервничали, дергались и непроизвольно мешали первым (психологи называ­ют это идеомоторным рефлексом). Их нервозность передавалась остальным, все суетились, обвиняли друг друга, и вместе с уров­нем воды в бутыли рос страх (потерять 30 долларов!). Признаки наступающей паники фиксировались визуально — по возбужден­ному поведению, возгласам, выражению лиц — и по объектив­ным показателям: у испытуемых повышалось кровяное давление, снижался кожно-гальванический рефлекс…

Этот эксперимент, авторам которого не откажешь в чувстве юмора, демонстрирует, что для возникновения панической де­зорганизации в слабо интегрированной группе довольно даже смехотворной опасности. Далее мы еще не раз убедимся, что опас­ность может быть и вовсе мифической или во всяком случае не­сопоставимой с той, которая создается самим паническим пове­дением.

Вместе с тем история войн, революций, опасных научных экспедиций и т.д. дает множество наглядных свидетельств того, как сплоченный коллектив единомышленников способен даже при смертельной опасности и крайнем истощении сил сохранять единство действий, не проявляя симптомов паники. Исследова­тель А.С. Прангишвили приводит следующий факт: «Специаль­ными исследованиями показано, — писал он, — что среди чле­нов пожарной, медицинской команд и других организаций, которым поручается оказание помощи пострадавшим от земле­трясения, никогда не имеет места паника».

Из литературы, из личного опыта и многолетних психологи­ческих наблюдений известно, что люди, стойко переносящие самые жестокие опасности, в отдельности, оказавшись в другой, подчас значительно менее травматической ситуации, но без актуализованной установки на мобилизацию и практическое дей­ствие, теряют самообладание.

Историки не раз высказывали недоумение по поводу того, что в Варфоломеевскую ночь суровые гугеноты, основа самых боеспособных частей французской армии, позволили парижским бездельникам резать себя, как баранов, не попытавшись органи­зоваться, сопротивляться и в большинстве случаев — даже бе­жать. Психологическая атмосфера резни парализовала их волю, сформировала настроение обреченности и установку жертвы.

Авторы книги «Революционный невроз» рассказывают о стран­ном безволии, проявленном французскими революционерами, прежде смелыми и решительными, — жирондистами, дантонис-тами, Робеспьером — в ситуациях, когда они вдруг сами стано­вились объектами революционного террора. «Когда перечитыва­ешь страницы истории революции, то кажется, что этими людьми, созданными для борьбы, овладевал внезапно какой-то упадок сил, и как раз в те моменты, когда им нужно было бы удесятериться: с такой удивительной покорностью они бессильно давали вести себя на бойню».

Разве не то же самое происходило со многими большевиками, бывшими каторжанами, героями революции и Гражданской войны, в атмосфере общего страха и массовых репрессий, сопровождаемых «всенародным осуждением» ? В такой момент даже сильный человек способен испытать психический ступор.

В результате психического заражения люди могут, потеряв волю и достоинство, впасть в животное состояние. И те же люди при появлении высокозначимых целей способны в буквальном смыс­ле стоять насмерть, ложиться под танки и бросаться в огонь. Та­кова сила влияния социальных факторов и установок. [3]